Тема книголюбов

Да, это понятно. Они ценны... мыслью что ли. Интеллектуальностью.

В общем, надо читать.

О! А у меня все в электронном формате. А часть "Зияющих высот" еще ведь отдельно выходила под другим названием, т.к. при отправке за границе потерялась, а потом нашлась. Если не путаю.

 

Дочитал роман Стивена Кинга Мёртвая зона (The Dead Zone, 1979).

Конечно, можно хоть тысячу раз написать, какой Кинг бульварный автор. Тем не менее, есть у меня подозрение, что в этом его в первую очередь упрекают американские либералы, на которых он нередко писал критику, даже почти сатиру. Этот роман из ранних - не исключение: злодеем здесь представлен политик, в своих убеждениях балансирующий между крайним либерализмом и неофашизмом (в принципе, они и так недалеки друг от друга). И приёмы до сих пор знакомы, только сейчас свиту прикармливают не горячими сосисками, а печеньками... Электорат тоже хорош - легко покупается на дешёвые трюки.

Конечно, тема провидца уже не свежа, но и роман из 70-х. Кстати, давно до него добирался - отчасти потому, что интересовался тогдашней культурой. Во всяком случае, написан он вполне понятно и без излишеств - неплохой образец Кинга 70-х годов.

 

Джон Бойнтон Пристли. Сочинения.



Книжка издана в Москве издательством "Правда" в 1988 году.
Повести.
"Затемнение в Грэтли". Опытный контрразведчик приезжает в небольшой, но очень важный промышленный город с целью изловить нацистких шпионов, кои в изобилии там успешно действовали. Чисто детективная история, без всякого там супергеройства, крепко сбитая, снабжённая специфическим, английским юмором и щедро сдобренная театральным пафосом. Ничего выдающегося, но всё ладно и с бахромой.
"Дженни Вильерс". Стареющий и уставший от театра драматург приезжает в старый провинциальный театр для премьерной постановки своей последней декадентской пьесы, но после мистических видений переосмысливает свои взгляды на жизнь и творчество. Довольно интересная и хорошо реализованная история, но опять же, чего-то не хватает. Или, возможно, что-то излишне. Хотя, в том, чтобы провести вечер за чтением этой повести, нет ничего плохого.
Рассказы.
"Другое Место", "Случай в Лидингтоне" и "Король демонов" - неплохие и оригинальные мистические рассказы. Но не более. "Дядя Фил и телевизор" - отличный юмористический рассказ о сильно вредном старике, понравился. "Мой дебют в опере" - маленький шедевр.
Пьесы.
"Опасный поворот". Лихо закрученная детективная история с вываливающимися из шкафов скелетами на семерых. Главный герой мёртв и мы узнаём о нём только из показаний родственников и друзей. Большого смысла искать тут нечего, а как психологический детектив очень хорошо. Рекомендую.
"Время и семья Конвей". Бессмысленная и фальшивая пьеса о многочисленной семье, что было и что стало. Сильно смахивает на учебно-тренировочную. Много ярких персонажей, но в роли вживаться не следует, их надо играть. При этом, в третьем действии автор предлагает отыграть невероятно сложную сцену. Всё тут излишне театрально, а благодаря сверхоригинальной композиции, третье действие вообще выглядит нелепо. Однако, практически уверен, подавляющее большинство зрителей останутся в полном неведении, что их надули и после спектакля приобретут себе впечатление, что они увидели что-то значительное и глубокомысленное.

 

Прочитана последней, но уже давно. К Гранину отношусь настолько отрицательно, что считал вполне правильным переносить это отношение на книги. Ибо есть те случаи, когда особенности личности не могут не сказаться на творчестве, как бы не твердили обратного. Но, изменяя самому себе, прочитал очередную его книгу и в этот раз определенно не зря, интерес к тематике вынуждает примирится. Лишь малоискреннее восхищение автора персонажем неприятно сквозит сквозь строки, но как художественная биография она странна не меньше чем ее персонаж. Огромная и необычайно сложная жизнь человека дана в короткой повести и достаточно вдохновляет. Впервые в жизни, возникло желание подражать герою книги, хотя я и ранее читал одну его автобиографическую статью, но произведение Гранина сподвигает сильнее. Конечно же, я подражал не банальным повторением, "системы Любищева", а сконструированной еще на базе старых собственных мыслишек в сотни раз более простой "системки". Но с нею я продержался не дольше пары недель, что ожидаемо: лень превыше всего.

 

После просмотра чрезвычайно доставившей в своё время (летом) киноленты "Капитан Алатристе" решил-таки ознакомиться с первоисточником - книженциями дона Переца нашего Реверте.

Тоска смертная. И не потому, что сюжет уже частично известен (есть масса обратных примеров), а потому, что очень утомительно написано. Кроме того, перевод, которым почему-то многие восторгаются, на мой взгляд переполнен довольно-таки низкопробной отсебятиной, существенно искажающей изначальный текст и нарушающей атмосферу (переводчик г-н Богдановский, например, сам признаётся, что любит вставлять в свои переводы абсолютно не имеющие отношения к оригиналу подколки, пасхалки и прочие свистоперделки). Одни только перевод и транскрипция имён уже наводят на неприятные мысли (с этим у наших толмачей всегдашняя беда).

Есть вероятность, что владей я гишпанской мовой в нужной степени и читай я оригинал, впечатление могло быть немного иным, но - имеем что имеем. Бросил на середине первой книги. Ума не приложу, как можно осилить семь или сколько их там уже на сегодня накропано.

 

Не-не-не, отменить Фудзияму.

Исключительно в хронологической последовательности: "Жизнь насекомых" как старт ("Омон Ра" не надо), если пойдёт - тогда "Чапаев и Пустота", если всё ещё идёт - "Generation "П"", "Священная книга оборотня" (опционально) и "Empire V", далее - под большим вопросом - "Т", "S.N.U.F.F." и "Любовь к трём цукербринам" ("сиквел" к "Empire V" под вывеской "Бэтман Аполло" категорически пропускаем), и как бы всё. Можно ещё рассказы по вкусу: они все написаны до вступления в силу контрактных обязательств. Дальше Олегыч как пейсатель окончательно завершился и с тех пор занимается исключительно зарабатыванием денег на своей неадекватной пастве.

 

"Омон Ра" на самом деле великолепен. Чего стоит только этот отрывок (расширил для понимания контекста)

Лучше других сильных духом мне запомнился майор в отставке Иван Трофимович Попадья. Смешная фамилия. Он был высокий – настоящий русский богатырь (его предки участвовали в битве при Калке), со множеством орденов на кителе, с красным лицом и шеей, весь в беловатых бусинках шрамов и с повязкой на левом глазу. У него была очень необычная судьба: начинал он простым егерем в охотничьем хозяйстве, где охотились руководители партии и правительства, и его обязанностью было гнать зверей – кабанов и медведей – на стоящих за деревьями стрелков. Однажды случилось несчастье. Матерый кабан-секач вырвался за флажки и клыком нанес смертельную рану стрелявшему из-за березки члену правительства. Тот умер по пути в город, и на заседании высших органов власти было принято решение запретить руководству охоту на диких животных. Но, конечно, такая необходимость продолжала возникать, и однажды Попадью вызвали в партком охотхозяйства, все объяснили и сказали:

– Иван! Приказать не можем – да если б и могли, не стали бы, такое дело. Но только нужно это. Подумай. Неволить не станем.

Крепко думал Попадья – всю ночь, – а наутро пришел в партком и сказал, что согласен.

– Иного не ждал, – сказал секретарь.

Ивану Трофимовичу дали бронежилет, каску и кабанью шкуру, и началась новая работа – такая, которую смело можно назвать ежедневным подвигом. В первые дни ему было немного страшно, особенно за открытые ноги, но потом он пообвыкся, да и члены правительства, знавшие, в чем дело, старались целить в бок, где был бронежилет, под который Иван Трофимович для мягкости подкладывал думку. Иногда, конечно, какой-нибудь дряхленький ветеран ЦК промахивался, и Иван Трофимович надолго попадал на бюллетень – там он прочел много книг, в том числе и свою любимую, воспоминания Покрышкина. Какой это был опасный – под стать ратному – труд, ясно хотя бы из того, что Ивану Трофимовичу каждую неделю меняли пробитый пулями партбилет, который он носил во внутреннем кармане шкуры. В дни, когда он бывал ранен, вахту несли другие егеря, в числе которых был и его сын Марат, но все же опытнейшим работником считался Иван Трофимович, которому и доверяли самые ответственные дела, иногда даже придерживая в запасных, если охотиться приезжал какой-нибудь небольшой обком (Иван Трофимович каждый раз оскорблялся, совсем как Покрышкин, которому не давали летать с собственным полком). Ивана Трофимовича берегли. Они с сыном тем временем изучали повадки и голоса диких обитателей леса – медведей, волков и кабанов – и повышали свое мастерство.

Было это уже давно, когда в столицу нашей Родины приезжал американский политик Киссинджер. С ним велись важнейшие переговоры, и очень многое зависело от того, сумеем ли мы подписать предварительный договор о сокращении ядерных вооружений, – особенно это важно было из-за того, что у нас их никогда не было, а наши недруги не должны были об этом узнать. Поэтому за Киссинджером ухаживали на самом высоком государственном уровне и задействованы были все службы – например, когда выяснили, что из женщин ему нравятся полные низкие брюнетки, именно такие лебеди проплыли сомкнутой четверкой по лебединому озеру Большого театра под его поблескивающими в правительственной ложе роговыми очками.

На охоте проще было вести переговоры, и Киссинджера спросили, на кого он любит охотиться. Наверно, желая сострить с каким-то тонким политическим смыслом, он сказал, что предпочитает медведей, и был удивлен и напуган, когда на следующее утро его действительно повезли на охоту. По дороге ему сказали, что для него обложили двух топтыгиных.

Это были коммунисты Иван и Марат Попадья, отец и сын, лучшие спецегеря хозяйства. Ивана Трофимовича гость положил метким выстрелом сразу, как только они с Маратом, встав на задние лапы и рыча, вышли из леса; его тушу подцепили крючьями за особые петли и подтащили к машине. А в Марата американец никак не мог попасть, хотя бил почти в упор, а тот нарочно шел как мог медленно, подставив американским пулям широкую свою грудь. Вдруг произошло совсем непредвиденное – у заморского гостя отказало ружье, и он, до того как кто-нибудь успел понять, в чем дело, швырнул его в снег и кинулся на Марата с ножом. Конечно, настоящий медведь быстро бы справился с таким охотником, но Марат помнил, какая на нем ответственность. Он поднял лапы и зарычал, надеясь отпугнуть американца, но тот – пьяный ли, безрассудный ли – подбежал и ударил Марата ножом в живот; тонкое лезвие прошло между пластин бронежилета. Марат упал. Все это произошло на глазах у его отца, лежащего в нескольких метрах; Марата подтащили к нему, и Иван Трофимович понял, что сын еще жив – тот тихонько постанывал. Кровь, которую он оставил на снегу, не была специальной жидкостью из баллончика – она была настоящей.

– Держись, сынок! – прошептал Иван Трофимович, глотая слезы. – Держись!

Киссинджер был от себя в восторге. Он предложил сопровождающим его официальным лицам распить бутылку прямо на «мишках», как он сказал, и там же подписать договор. На Марата и Ивана Трофимовича положили снятую со стены домика лесника доску почета, где были и их фотографии, и превратили ее в импровизированный стол. Все, что Иван Трофимович видел в следующий час, – это мелькание множества ног; все, что слышал, – это чужая пьяная речь и быстрое лопотание переводчика; его почти раздавили танцевавшие на столе американцы. Когда стемнело и вся компания ушла, договор был подписан, а Марат – мертв. Узкая струйка крови стекала из раскрытой его пасти на синий вечерний снег, а на шкуре мерцала в лунном свете повешенная начальником охоты Золотая звезда героя. Всю ночь лежал отец напротив мертвого сына, плача – и не стыдясь своих слез.

Я вдруг по-новому понял давно потерявшие смысл и приевшиеся слова «В жизни всегда есть место подвигу», каждое утро глядевшие на меня со стены учебного зала. Это была не романтическая бессмыслица, а точная и трезвая констатация того факта, что наша советская жизнь есть не последняя инстанция реальности, а как бы только ее тамбур. Не знаю, понятно ли я объяснил. Скажем, в какой-нибудь Америке, где-нибудь на тротуаре между горящей витриной и припаркованным «Плимутом», не было и нет места подвигу – если, конечно, не считать момента, когда там проходит советский разведчик. А у нас хоть и можно оказаться у такой же внешне витрины и на таком же тротуаре, но произойти это может только в послевоенное или предвоенное время, и именно здесь приоткрывается ведущая к подвигу дверь, но не где-то снаружи, а внутри, в самой глубине души.

 

@Опричник Егор, а в чем великолепие?
Я про Пелевина только слышал, да несколько таких вот отрывков видел.
Обьясните невежде—в чём суть? Потому что глядя на это я вижу бред и наркотический угар.

 

"Омон Ра" на самом деле, во-первых, крайне сыр с точки зрения слога и стиля, а во-вторых, слишком примитивен и пошл с точки зрения идеи.

 

Прочтите и обрящете. Либо не обрящете вовсе. Лично я люблю его издевательский стиль и тонкое глумление над идеями лживой пассионарности "во имя всего человечества" в государстве, не ставящем при этом отдельную человеческую жизнь ни на грош. В "Омоне Ра" это отражено очень точно.

 

"Омон Ра" заточен под дураков, старательно полагающих себя умными.

 

Меня могут тоже невеждой назвать, но я решил для себя, что Пелевин в отрывках не только не беднее содержательно, чем в целых постановлениях, а даже куда лучше воспринимается.

 

Дочитал последние сборники рассказов Жана Рэя, которые у меня были. На этом можно считать знакомство с творчеством писателя завершенным. Когда буду подводить итоги года, отнесу его, пожалуй, к главным находкам года.


"Чёрные сказки про гольф" (Les Contes noirs du Golf, 1964 г.в.) - сборник коротких рассказов, чем-то напомнивших мне "Сказки, навеянные виски". Но тут больше спортивных тем и меньше мистики и психоделических мотивов. Мне понравилось.

Прочитал ранее отложенные рассказы "Луннолицые" (1961 г.в.) и "Паучий сатирикон" (1959 г.в.) из сборника "Колдовская карусель" (Le Carrousel des maléfices, 1964 г.в.). Они выходили в том же журнале "Билок", поэтому тематически примыкают к последнему сборнику, который я прочитал: "Странные истории журнала «Билок»" (Les Histoires étranges de la Biloque, 1996 г.в.). Сборник вышел уже после смерти писателя и в нем были собраны рассказы 1952-1964 гг., которые не выходили в отдельных сборниках, либо вообще не печатались. Сюда же попал и пара рассказов забавного цикла о Деоде Мьетте (наследник Гарри Диксона). И этот сборник, в целом, оставил приятное впечатление.

 

Извините, а как иначе-то?

"Надо разделять личность и творчество", увы, более похоже на какую-то слабо применимую к реальности мантру. Я почему-то ещё не встречал ситуации, чтобы плохой человек написал что-то хорошее. Наоборот, из любой книги почему-то стабильно сквозит личность автора - собственно, "облико морале". Даже если книга про его фактического антипода.

Конечно, хороший писатель должен уметь представить себя в шкуре кого угодно. Но это не отменяет сказанного: представление будет весьма специфичным и с "кочки зрения" самого имярека - со всеми вытекающими.

Это не конкретно про Гранина, это вообще. Наблюдение по жизни.

 

Ох, мааать... "Опричник Егор" пишет это.

 

Дураков не дураков, но сам Пелевин как писатель... крайне неоднозначен. Как-то серединка наполовинку. Фифти-фифти. С одной стороны стиль, умение подмечать "черты эпохи", общую эрудированность, конечно, не пропьёшь.

А с другой мало "вскрывать гнойники". Гнойную рану надо не только вскрыть, но и промыть, а затем грамотно перевязать. А тупо вскрыть в сущности, "любой дурак может". Более того, очень часто у дураков всё лечение вскрытием не только начинается, но и на нём же заканчивается. А дальше - сепис, абсцесс и копец. Ибо - см. выше.

Или, если ОЧЕНЬ "повезёт" - переход какой-нибудь нехорошей болячки из кожной формы в лёгочную. Потому что не всё так однозначно. Есть болезни, которые надо лечить не вскрытием карбункулов, а комплексно.

Так вот со вскрытием у Пелевина всё в порядке, а вот с дезинфекцией и дальнейшей санобработкой: - эээ... нуу...
Как с "национальной идеей" в "Поколении П".
Ок, "национальная идея" - это плохо. А что тогда хорошо?
- Эээ... нуу...

Из-за этого сам Пелевин представляется той многомудрой анекдотической совой, к которой пришли за советом мышки:
- Сова, а вот скажи. Мы маленькие, нас все обижають. Что делать-то?
- Да элементарно. Вас обижают потому что вы маленькие мышки. А вот если бы вы стали большими медведями...
- ОК, хорошо. Второй вопрос: как нам стать большими медведями?!
- А Я ЗНАЮ?! Что вы ко мне со всякой ерундой-то лезете? Я стратег, а не тактик.

В общем, идеальный сын своей эпохи - да простят меня его фанаты. Эпохи, когда у людей хватало ума убежать с мешком денег (и этот самый мешок предварительно собрать), но не хватало на то, чтобы эти самые деньги хоть как-то сохранить. Я уж не говорю про "инвестировать".

Так и тут. Подметил. Собрал. Сделал себе имя - в основном на чеканных формулировках ("клоун у <гомосексуалистов>", "проститутка о карбюраторе"), которых у него уже целый мешок. А вот что дальше со всем этим богатством делать - непонятно.

 

Анафема всем тем, кто записал себя в опричники,
Войдя в экстаз от маршей культа личности... ©

--- добавлено 20 дек 2020, предыдущее сообщение размещено: 20 дек 2020 ---

На самом деле, "Омон Ра" - это ведь не только глумление над советским макрокосмом (как и в прямом смысле над его освоением, так и метафорически над самим строем) и микрокосмом (в значении Homo soveticus), но и тоска потерянного человека перед рухнувшим привычным миром, окружавшим его. Как физически, так и экзистенциально. Страх перед неизведанным, иллюзорность происходящего, неопределенность будущего, мнимость вечных опор. Путь из ниоткуда в никуда. Пустота, неисчерпаемый источник, в которую, так или иначе, проваливаются любые миры, из которой же впоследствии и возрождаются. Так рушатся империи для народов, так рушатся империи внутри нас. Чем не основа буддизма? Практически потонувшая Атлантида, а не разрушенный Союз.

Не зря же Пелевин устами одного из героев приводит строчки Набокова (которые показались Омону "фотографией его души"): "Мы с тобою так верили в связь бытия, но теперь оглянулся я, и удивительно, до чего ты мне кажешься, юность моя, по цветам не моей, по чертам недействительной", где есть гениальное окончание: "Ты давно уж не я, ты набросок, герой всякой первой главы, а как долго нам верилось в непрерывность пути от ложбины сырой до нагорного вереска".

Поэтому дураками надо называть скорее тех (хотя лучше вообще никого не называть), кто не разглядел за совковыми комплексами такой угол обзора произведения.

 

Вот я и говорю - "достойный сын своей эпохи". Что сделал типичный хомо советикус в 1991 году? Выпал в синий экран, "на этом стоит и с этого сойти не может". И стоит, то(с)кует.

Жизнь идёт, а он тоскует. "Дайте мне обратно СССР". Впрочем, СССР 2.0 тоже сойдёт, раз уж с 1.0 не сложилось даже после патчей и DLC.

Чувство это человеческое, понятное, смеяться над этим нельзя. Но есть один маааленький нюансик: извините, а КТО это должен делать? "Давать СССР"? Дядя Петя? Тётя Мотя? Некий персонаж, который "Придёт и Молча Всё Поправит™©"?

Может, молодёжь? Но у молодёжи свои печали. Хотя разгребать проблемы, которые на нас навалились в 1991 году - именно что мОлодёжи - то есть людям моего поколения плюс минус. Больше-то некому. Старшее поколение от их разгребания en masse своей устранилось. Ему некогда: у него вселенская тоска и ангстъ. Из которой оно вылезает только для того, чтобы вставить своё "фе" по поводу того, что ему попалась не та молодёжь.

Не все, конечно. Есть, к счастью, и те, у которых "и вновь продолжается бой @ и сердцу тревожно в груди". Но у большинства уже ничего не продолжается. Потому что чтобы что-то продолжилось - это самое что-то должно, как минимум, начаться.

 

@ITF7, да ладно там глубины какие-то искать. Обычный блогер, старательно пересказывающий всякие хохмочки из Интернета.

 

@radzh, глубины начинаются тогда, когда человек "говорит правду потому что сам не понимает что говорит". Потому что человек в общем-то как правило говорит о себе и о своих болячках. Это у него, гм, "больная тема". Какой именно человек? Да в общем-то любой.

Потому что говорить на темы, которые лично говорящего не интересуют и отклика не вызывают - банально неинтересно и люди этого избегают. Как бы очевидно это ни звучало.

То есть сам выбор темы - это уже "ясно. понятно". Знаете, бывает иногда встречается по работе некий дядечка, а у него все (80%) шуток "ниже пояса". И с дядечкой тут же становится как-то всё ПОНЯТНО.

А у другого дядечки шутки в основном про тёщу - при том в таковых оная как правило огребает. Тоже понятно. Чего тут непонятного-то. Тут только понять и посочувствовать.