[из журнала] Silent Hill 4: The Room

​

Меня зовут Генри Таунсенд.

Мне снятся кошмары.

Мне снится, что я – это не я.

Я – какой то другой человек.

Снится, что я нахожусь в собственной комнате, но все вокруг чужое, незнакомое. Голова раскалывается. На затворках сознания дает о себе знать слабое, почти незаметное, но при этом чертовски изматывающее чувство беспокойства. Оно постепенно усиливается, беспощадно пожирая всё хорошее, что еще осталось в моей душе. С этим надо что-то делать.

Чтобы немного взять себя в руки, выхожу в гостиную. Я определенно не узнаю собственную квартиру. Всё как будто в одночасье стало на тысячу лет старше. Стены покрыты плесенью, холодильник и раковина – ржавчиной. На всех горизонтальных поверхностях метровый слой пыли. Радио не работает, телевизор исчез. В голове мелькает совершенно нелепая мысль.

Моя квартира – живое существо, и оно страдает, бьется в агонии вместе со мной.

Что за чушь.

Мои печальные размышления прерываются не самым приятным образом. Прямо из стены, издавая мерзкие хлюпающие звуки, продирается НЕЧТО. Оно воет от боли и пытается схватить меня своими скрюченными руками.

Что ж, теперь я хотя бы не одинок.

И мне не страшно.

Заключенный​

Просыпаюсь с криком.

Я снова в собственной, до боли знакомой комнате. Но это не придает мне уверенности. Волнение и отчаяние сверлят мне голову, разрывая ее на куски. Меня трясет.

Трясет потому, что я не могу покинуть комнату 302.

Всё произошло до одури просто. Одним прекрасным утром я обнаружил на двери толстые неподдающиеся цепи и лаконичную надпись.

Не выходи наружу. Уолтер.​

Цепи сорвать так и не удалось.

К тому же я не могу открыть окна.

У телефона перерезан провод.

Я не могу даже посмотреть телевизор. Связь с внешним миром разорвана.

Мои мольбы никто не слышит.

Меня никто не видит.

Я в западне.

В такой родной и знакомой.


За мной никто не придет, никто не спохватится. Всё потому, что я затворник. Потому, что я не могу нормально общаться с людьми. Ну, или не хочу - честно говоря, я еще не определился.

Про таких, как я, говорят – чудовищно скучный. Говорят, что даже с кирпичом иметь дело интересней, чем со мной. Если бы про мою жизнь вдруг сняли фильм, то это было бы скучнейшее кино на планете Земля. Окружающему миру я явно неинтересен, и я всю жизнь отвечал ему взаимностью.

И сейчас я об этом горько жалею.

Сейчас я готов отдать всё богатство мира за то, чтобы услышать хоть чей-нибудь голос.

Но уже слишком поздно.

Спасение​

Я услышал грохот в ванной.

Это произошло тогда, когда я уже потерял всякую надежду.

Когда я начал ненавидеть свою квартиру.

Когда мне начало казаться, что вместо обоев в ней уродливая размытая размазня. Вместо памятных фотографий – невнятная каша, в которой ничего не разобрать. Как будто кто-то сильно сбросил детализацию окружающего мира, да так, что он едва ли похож сам на себя.

Когда от голода и усталости руки и ноги перестали меня слушаться. Мне казалось, что я плаваю в каком-то очень плотном и вязком киселе. Я начал врезаться в каждый дверной косяк, который попадался у меня на пути. Даже на то, чтобы просто развернуться, уходила целая вечность.

Когда единственным удовольствием стало подглядывание за симпатичной соседкой Айлин через крохотную дырку в стене.

Когда я, кажется, начал сходить с ума.

Грохот в ванной раздался очень вовремя.

На стене зияет огромная дыра.

Выход из этой клетки, свет в конце тоннеля. Спасительное солнце или фары грузовика, несущегося навстречу, который не оставит от меня и мокрого места?
Есть только один способ узнать.

Предательство​

Выхода нет.

По ту сторону оказался мир в разы хуже, чем тот, из которого я с такой радостью выбрался. Окружение напоминает нормальную человеческую реальность, пропущенную через сознание законченного психа. Здесь нет логики, нет понятия «нормально».

От прострации кружится голова.

Я в метро. И, кажется, попал сюда прямо из собственной квартиры. Просто полз по бесконечному тоннелю на свет и вдруг обнаружил себя на эскалаторе, который, казалось, спускает меня прямо с небес. Это всё сон.

Всё сон.

Но вдруг я увидел то, о чем грезил вот уже несколько дней своего позорного заточения.

Живой человек.

Настоящий человек.

Спасение для моей больной души.

Она представилась Синтией.

Она тут, рядом со мной, тоже считает происходящее дурным сном. Нашептывает мне что-то недвусмысленное про «услугу», которую окажет мне, если я помогу ей спастись.

Я стою напротив и не могу выдавить из себя ни слова.

Вот идиот.


Но, несмотря ни на что, тогда я был почти счастлив. Даже не обращал внимания на странное и откровенно враждебное окружение. Ведь рядом была она, мой друг по несчастью. В других обстоятельствах я бы отнесся к ней холодно, даже с презрением. Она далеко не самая непорочная девушка в мире. Но тогда она была моим лучшим и единственным другом.

Она удерживала меня от того, чтобы расстаться с рассудком.

Тогда я еще не знал, что очень скоро она умрет.

Это не сон.

Ничтожество​

Я не могу никого спасти.

Всякий раз он добирается до своих жертв задолго до того, как я успеваю сделать хоть что-то.

Этот безжалостный убийца с добрым взглядом. Иногда мне кажется, что он и есть главный герой моей истории. Ему подчиняется этот дикий мир. Даже его жертвы, переходя за грань жизни, становятся его слугами.

Даже Синтия.

Наверное, даже я.

Я и сейчас брожу по его больным мирам, словно бессильный призрак, отстраненно наблюдая за страшными вещами.

Жуткими вещами.

Я – наблюдатель. Он выбрал меня не случайно.

Оцепенение спадает лишь тогда, когда на горизонте появляются они. Существа. Иногда они выглядят по-настоящему жутко, иногда глупо. Вполне в его стиле. Однако они все одинаково опасны. Смертельно опасны. И со всеми я должен справиться.


Я и справляюсь, как могу. Нарезаю вокруг них круги, спешно стараясь огреть их стальной трубой.

Топором.

Клюшкой для гольфа.

Ножом для резки бумаги.

Чем угодно.

Наверное, в это время я очень нелепо выгляжу со стороны. Плевать. Главное - выжить.
Что мне еще остается делать?

Привязанность​

Он добрался до нее.

Добрался до Айлин.

Еще вчера она дышала и смеялась, искала у себя в квартире какую-то мелочь, собиралась на вечеринку.

А сейчас она лежит на полу в луже собственной крови и отчаянно цепляется за жизнь. На ее спине вырезаны цифры.

20\21​

У него осталась только одна жертва.

Эта жертва – я.

Но в этот раз что-то пошло не так. Что-то помешало ему довести экзекуцию до конца.

Это означает, что еще есть шанс.

Есть надежда.

Это значит, что я должен спасти ее.

Мне кажется, что в этот момент он услышал мои мысли, - ведь очередной портал в стене привел меня в госпиталь.

Привел к Айлин.

Может быть, он просто издевается надо мной, со смехом смотрит, как я бьюсь в агонии, стараюсь спасти хоть кого-нибудь?

Может, какая-то часть его души хочет прекратить это безумие?

Я не знаю.

И теперь я стою у нее в палате и смотрю, как она спит.

Она дышит.

Она жива.

Я подхожу к ней и слабо касаюсь ее плеча.

Айлин открывает глаза. В первые мгновенья в ее взгляде читаются растерянность и недоумение, которые сменяются диким обжигающим ужасом. Спустя несколько бесконечных мгновений ледяного молчания Айлин забилась в истерике.
Я крепко обнял ее, и, кажется, в то время, когда она рыдала у меня на плече, выплескивая всю свою боль, в моей душе что-то прояснилось. Апатия и отрешенность отступили.

Я смогу спасти ее.

Я смогу спасти самого себя.

Впервые я был настоящим человеком из плоти и крови, а не жалким немощным призраком вроде тех несчастных неприкаянных душ, что печально бродят вокруг.
С этого момента всё изменилось.

Конечно, с появлением Айлин у меня прибавилось головной боли. Иногда мне приходилось оставлять ее одну, израненную и несчастную. В такие моменты я начинал нервно и лихорадочно метаться, стараясь сократить время разлуки до минимума, в душе молясь, чтобы с ней ничего не случилось.

Иногда она забывается и начинает кидаться в самое пекло. Яростно, самозабвенно колотит его существ, совершенно забывая об осторожности. Что ж, не мне ее винить.

Однако зачастую это порядком раздражает. Порой в мое сознание закрадывается мысль бросить ее одну, вместе со всеми проблемами, на растерзание судьбы. Эта предательская мыслишка умирает быстро и болезненно, оставляя после себя лишь стыд.

Потому что этого не будет никогда.

Ведь без нее не будет и меня.

Вот так всё просто.

Отчаяние​

Я не могу поверить собственным глазам.

Такого удара в спину я не ожидал даже от него.

Даже от безжалостного убийцы.

Ведь я снова в метро.

После всех мучений.

После всего пережитого.

Всё началось с самого начала.

Мой персональный День сурка.

Какая прелесть.

На самом деле всё, пожалуй, стало даже хуже.

Я снова увидел Синтию. Она смотрит на меня из мира мертвых. Тянет ко мне руки. Сейчас я ее враг.

Потому что я жив, а она - нет.

От моей уверенности не осталось и следа. Я снова бесплотный призрак. Если бы не Айлин, я, наверное, распался бы на атомы сию секунду. В сердце поселилась черная, как деготь, тоска. Всё бесполезно. Мы будем бродить по кругу, наступая на одни и те же грабли.

Пока не станем такими же, как и все.

Пока не умрем.


Я иду вперед на автомате, без всякого воодушевления.

На автомате перемещаюсь между до боли знакомыми мирами.

На автомате убиваю.

На автомате набиваю полные карманы различной оккультной дряни - только лишь для того, чтобы изгнать надоедливых, вызывающих мигрень полтергейстов из своей собственной квартиры.

Всё вокруг меня – большое серое пятно.

Я сам – серое пятно.

Всё это я уже видел.

Кошмар превратился в рутину.

Ничего хуже я и представить себе не мог. И спасения от этого нет нигде.
Однако что-то придает мне сил, что-то заставляет двигаться дальше.

Может быть - Айлин.

А может – надежда на то, что в конце тоннеля всё-таки есть свет.
Настоящий свет.

Катарсис​

Конец близко.

Я чувствую это. Скоро я встречусь с ним. Я не знаю, каким будет окончание истории моей жизни.

Эта история интересна и небанальна.

Скучна до зубовного скрежета.

Красива, как восход солнца.

Уродлива, как агония мертвеца.

Философски умна.

Шокирующе бессмысленна.

Никто из нас не идеален.

И сейчас я готовлюсь сделать самый великий поступок в моей жизни. Конец совсем рядом, стоит лишь сделать шаг.

Я иду вперед, чтобы умереть.

Или обрести свободу.

Одно из двух.